Как через многие годы может сработать «афганский синдром»?
Наверное, было бы гораздо проще, если бы черное было только черным, а белое- чисто белым. Но в жизни так не бывает. И поэтому порой преступник вызывает больше сочувствия, чем его жертва…
Что за синдром?
Афганская война, врываясь в жизни наших ребят, меняла их навсегда. И те, кому посчастливилось вернуться домой живым и здоровым, прежними уже стать не могли. Были на месте руки и ноги, но внутри было в клочья разорвано все. И эти раны не лечил ни один госпиталь. После ужасов чужой войны, «афганцы» учились жить заново. Только вот восстановиться даже через годы удавалось далеко не всем. Афганский синдром по сей день живет у них, уже поседевших, в крови.
Не находя в себе силы адаптироваться к мирной жизни, многие после Афгана начинали глушить боль алкоголем и потом попросту спивались. Но и у тех, кто, казалось бы, научился справляться с грузом прошлого, внутренняя пружина могла сработать в любой момент. И тогда — трагедия, как окончательная точка.
Виктору (имена изменены) достался самый конец афганской войны. Но несмотря на это, все ужасы он успел испытать на себе сполна — и друзей терял, и сам был ранен, хоть и легко. Вчерашний добрый и веселый мальчишка вернулся домой стариком — именно так он чувствовал себя, когда общался со сверстниками.
Жил «без кожи»
Томич Виктор (имя изменено по этическим соображениям) был крепким парнем. Он прошел через одну войну и сдаваться в борьбе с самим собой был не намерен. И у него это почти получилось… После армии, казалось, научился не поддаваться воспоминаниям. Получил профессию, стал работать, научился заново радоваться обычной мирной жизни. Но по ночам жестокая память снова и снова возвращала его в знойный и кровавый Афган. А еще стал вспыльчивым, как будто теперь жил без кожи.
Годы шли, а этот фантом войны никуда не уходил. И тогда, чтобы прогнать его, Виктор просто наливал водки. Со временем это стало привычкой. Не настолько, чтобы скрутить и опустить его на дно совсем — для этого воли у Виктора к счастью было достаточно. Но жизнь стало портить основательно. Он поздно женился — все искал ту единственную, которая ради него готова будет и в огонь, и в воду. Нашел, и поначалу все было хорошо, но потом все рассыпалось. Жена долго сносила его периодические загулы. Терпела вспыльчивость, когда он выпивал, но в конце концов ушла, забрав сына. Виктор остался один и понимание того, что он сам разрушил свою семью, стало угнетать его еще больше. Пить он стал чаще, а пьяный становился еще больше агрессивным.
«Отмороженный» сосед
Но с женой и сыном связь держал, да еще заботился об отце, которого очень любил. Отец жил с ним в одном поселке, но отдельно, хотя и было ему уже за семьдесят. Да и сам Виктор ко времени, когда случилась эта трагедия, был уже далеко не молод — как-то совсем незаметно пролетела жизнь в почти полвека. И казалось, все, что было когда-то в Афгане — не с ним и не в этой жизни. Но та пружина, она никуда не делась, она просто ждала своего времени…
Отец, хоть и был в очень почтенном возрасте, после смерти жены жил один и менять ничего не хотел. И все бы ничего (дед по дому еще сам шустро справлялся), если бы не одно обстоятельство. Дом его был двухквартирным, и несколько лет назад в соседях у деда поселился односельчанин Иван Сысоев, освободившийся из мест не столь отдаленных. Своих односельчан этот бандюган третировал периодически. Вот с тех пор и не стало старику никакого покоя.
Но поначалу Сысоев деда не обижал, хотя и вел себя крайне бесцеремонно, водил дружков и пьянствовал. Потом он исчез на очередную отсидку за кражу, правда, не очень надолго. А вернулся еще более агрессивным и наглым , чем был. Стал занимать у деда деньги, причем вернуть долг зачастую забывал. А потом и вовсе стал требовать, как будто старый сосед обязан был выручать его всякий раз.
Терпел, сколько мог
Быть обузой детям он не хотел и переезжать к ним отказывался, а доживать свой век как-то было надо. Пришлось пожаловаться на соседа сыну. Виктор в тот же день отправился к Сысоеву. Он не кричал и не скандалил, но предупредил очень внушительно. Сосед пообещал, что никогда больше не приблизится к деду.
После этого разговора он действительно оставил деда в покое. Но через несколько месяцев стал снова захаживать к деду — то закурить попросит, то по мелочи займет. Добрый пенсионер выручал, но вскоре просьбы сменились требованиями. Сысоев стал откровенно и нагло донимать старика, особенно когда не хватало на выпивку. А не хватало часто. Дальше — больше. За отказ дать требуемое угрожал и скандалил, а потом и вовсе стал распускать руки. Но дед, хоть и опасался судимого соседа, терпел и сыну не жаловался. Он знал его взрывной характер и опасался, как бы Виктор не наломал дров.
Старый человек, сколько мог, терпел издевательства уголовника. Но когда пьяный отморозок во второй раз избил его, не выдержал, сам написал заявление в полицию. Если от первого избиения не осталось видимых следов, то во второй раз на лице и руках деда остались синяки. Таким и увидел отца Виктор, когда пришел его проведать… Это был день памяти матери. Виктор не поверил отцу, когда тот стал говорить, что упал в огороде, но промолчал. Но поминальная водка сделала свое: чуть захмелев, уставший отец сам рассказал, как Сысоев превратил его дни в каторгу.
Пристрелю! И пристрелил…
Слушая отца, Виктор стал чернее тучи, но сказал лишь, что просто зайдет к соседу напомнить ему о своем обещании. Отец, предчувствуя недоброе, только очень просил сына оставить этот разговор на потом. И Виктор как будто согласился — посидев еще немного, сказал что захмелел и пойдет спать домой. Но родительское сердце не зря билось тревожно — минут через сорок после того, как сын ушел, за стеной раздались выстрелы: один, два, три…
Будь Виктор в тот вечер трезвым, может, и не случилось бы беды. Но в тот момент, когда он, сидя за столом, смотрел на синяки на руках отца, судьба соседа-отморозка была уже предрешена. Попрощавшись с отцом, он действительно ушел к себе домой. Но только за тем, чтобы взять там переделанный из охотничьего ружья обрез и патроны. Все случилось поздним ноябрьским вечером, и отец не мог видеть из своего окна, как через некоторое время сын вернулся и зашел в калитку соседа.
Хотя ненависть к этому недочеловеку почти отключила разум, Виктор намеревался просто попугать, выстрелить для острастки, предупредив соседа уже в последний раз. Но оружие в руках ослепленного яростью и нетрезвого «афганца» вряд ли могло оставаться просто пугачом. У Сысоева еще был шанс остаться в живых — они еще могли разойтись относительно мирно после разговора. Когда он вышел на веранду и увидел в руках Виктора ружье, в Сысоеве заговорил махровый уголовник, для которого лучшая защита — это нападение. «Пристрелю, как собаку, если ты не оставишь в покое отца», — с этими словами Виктор снял оружие с предохранителя.
Но в ответ Сысоев обрушил на Виктора целый ушат грязных ругательств, оскорбляя и его, и отца, и все их семейство. Несколько секунд Виктор слушал молча. А затем его мозг как будто прошила молния — он также молча поднял ружье и нажал на курок. Сысоева отбросило назад и он упал. Виктор почти спокойно вставил другой патрон и выстрелил в Сысоева еще раз. Потом снова перезарядил ружье и выстрелил в спину лежащему уже без движения соседу. И в эти секунды он ясно осознавал, что должен просто убить врага.
Сысоев умер от огнестрельных ран на месте. А Виктор утром следующего дня сам явился в полицию и написал явку с повинной. Верхнекетский районный суд признал его виновным в умышленном убийстве и назначил ему в качестве наказания семь лет колонии строгого режима. Обжаловать приговор Виктор не стал…
Валерия Павлова
Все осознавал, но поздно…
Согласно заключения судебной комплексной психолого-психиатрической экспертизы, у Виктора не было обнаружено никаких психических расстройств. В момент преступления он не находился в состоянии аффекта и полностью отдавал себе отчет в том, что делает.
Так что вряд ли дождется его старый отец, который, сам того не желая, выпустил ту пружину внутри, которая и так была готова сорваться все эти годы? Говорят, теперь отец горько пожалел о роковом заступничестве сына. Но слишком поздно…